Таланты Ато Жозефа, оказавшегося в таком привилегированном положении, получили развитие; он раздобыл несколько печатей и стал королем подпольной торговли оружием. Взимая определенную дань с каждого груза, он ставил на документы свою печать. Таким образом, сделка приобретала характер легально осуществляемой операции, а ведь всем известно, с каким уважением англичане относятся к «формальностям».

Губернатор Джибути понял, как выгодно иметь дело с этой важной особой, чьи фантастические разрешения на вывоз придавали доходной коммерции, которую вел Французский Берег Сомали, видимость вполне законной деятельности.

Ато Жозеф был представителем свободного государства. Ему нельзя было запретить покупать оружие. Поэтому большая часть товара проходила через его руки. Груз отправляли в Таджуру, и, как только он прибывал туда, мало кого интересовало, каким будет его дальнейший маршрут. Никто не нес ответственности за происходящее там, поскольку Таджура не была занята французами.

Губернаторы не советовали предпринимать какие-либо акции, направленные против этого города, который в их донесениях превращался в некий жупел.

Таджура должна была сохранять свободу, что позволяло бесконтрольно осуществлять поставки самых разных товаров, рынком сбыта которых она являлась. Таким образом, на махинации Ато Жозефа, приносившие немалую пользу финансам колонии, закрывали глаза.

Когда я с наивностью, свойственной молодому возрасту, тоже решил заняться торговлей оружием в Красном море, не платя подати Ато Жозефу, я натолкнулся на невероятные сложности.

Одновременно я восстанавливал против себя и администрацию Французского Берега Сомали, и Ато Жозефа, чье поистине сверхъестественное могущество представляло наибольшую опасность.

Французская администрация располагала канонерской лодкой и неисчерпаемыми возможностями в области бюрократической волокиты. Ато Жозеф имел настоящую флотилию и несметное количество шпионов.

У меня же была фелюга, разновидность небольшого парусника, которым пользуются ловцы жемчуга в Красном море. Но я был молод и полон иллюзий.

Все свои сбережения я потратил на приобретение этого судна у одного туземца. Моя ранняя юность прошла под знаком мыса на озере Лёкат, позднее я плавал на паруснике своего отца, и в моей душе навсегда поселилась тоска по морю, ради которого я готов был пожертвовать любым самым заманчивым положением в обществе. Именно зов моря в конце концов и заставил меня отправиться на поиски приключений.

Я быстро нанял первоклассную команду — двух сомалийских матросов, Ахмеда и Абди, и крохотного юнгу по имени Фара.

С такими вот скромными ресурсами я собирался начать карьеру морского волка.

За несколько месяцев я овладел ремеслом ныряльщика за жемчугом и совершил несложные каботажные плавания в окрестностях Берега Сомали.

Тогда-то и случилась со мной первая история, о которой стоит рассказать.

I

Шейх-Саид

Неприятная для меня беседа подходит к концу, и я покидаю кабинет патрона, где при поддержке своего уполномоченного он осыпал меня упреками в недостаточно ревностном отношении к обязанностям торговца кожами и кофе. Я еще весь в поту, ибо до меня не доходило освежающее дуновение панки [2] , убаюкивающий ритм которой оттенял громоподобные фразы, наполненные заслуженными обвинениями: ошибки в счетах, нехватки на складах (я слишком небрежно регистрировал поступления), а виной всему морские прогулки на этой проклятой фелюге, недавно мною купленной.

Губернатора Паскаля и моего патрона связывают тесные отношения; из этого я делаю вывод, что последний занял сторону властей и что его гневная филиппика, обращенная против моей недобросовестности, была всего лишь попыткой заставить меня отказаться от морских путешествий.

Я иду к своему судну, чтобы оправиться после этой тягостной сцены и стряхнуть с себя бремя, все сильнее давящее на меня, — тот тяжкий груз, который не дает покоя всякому, кто намерен утвердиться в глазах торговцев колониальными товарами, привыкших к системе сделок, заключаемых на бумаге, к своего рода финансовой эквилибристике, когда человек опасно балансирует между крахом и уголовным судом…

Наступили часы отлива; мое суденышко лежит на обнажившемся влажном песке. Ахмед и Абди безмятежно дремлют в тени, отбрасываемой корпусом судна, их обдувает свежий морской ветер.

Море, отступившее за риф, наполняет ясный воздух своим гулом. Кажется, что это бормочет белая пена, неизменно обрамляющая глубокую синеву вечного океана.

Я присаживаюсь под брюхо лодки. Воспоминание о сумрачной конторе, где в затхлом воздухе витает запах нафталина, молодой кожи и где все время суетятся чиновники, вызывает в моей душе отвращение.

К чему обрекать себя на такую жизнь, равносильную для меня каторге? Почему не поддаться зову этого синего горизонта и не последовать, повинуясь прихотям могучего муссона, за маленькими белыми парусами, которые на моих глазах удаляются каждый день в сторону таинственного Красного моря? Зачем становиться добропорядочным коммерсантом, если у меня нет к этому призвания?

Итак, решение принято: я подаю прошение об отставке.

Не имея возможности снять номер в гостинице, я устраиваюсь на своей фелюге вместе с экипажем.

Сперва я попробую заняться добычей жемчуга, поскольку мне не хватает денег на покупку оружия.

В повестке дня — Шейх-Саид.

Один французский журналист, приехавший сюда, чтобы написать репортаж об этой небольшой территории (в моем детстве на старых атласах Фонсена ее помечали розовым цветом, отводившимся для французских владений), пожаловался мне на то, что не может найти фелюгу, которая доставила бы его в Шейх-Саид.

Это меня не удивило, ведь я прекрасно понимал, что ни один накуда [3] не пожелает взять на себя такую ответственность и высадить в Шейх-Саиде этого парижанина в сапогах, со шлемом на голове, оснащенного всем необходимым снаряжением заправского путешественника.

— Вы очень хотите туда попасть? — спросил я у него.

— Да, очень.

— Тогда послушайтесь моего совета: бросьте к черту ваши сапоги, шлем и всю эту амуницию. Подождите, пока солнце не придаст вашей коже достаточно смуглый оттенок, походите босиком по железнодорожной насыпи, дабы потом чувствовать себя уверенно на гальке. Тогда можно будет не опасаться, что вы навеки останетесь в Шейх-Саиде, а главное, вам, быть может, удастся найти какого-нибудь накуду, который вас туда доставит.

— Но губернатор дал мне понять, что вы и сами могли бы меня туда отвезти?

— С удовольствием, но только при условии, что вы последуете моим рекомендациям.

На другой день журналист сообщил мне, что предпочел сесть на почтовый корабль, следующий из Китая; как и в первый раз, он проплывет мимо Шейх-Саида, но уже в обратном направлении, что позволит ему проверить точность своих прежних наблюдений…

Меня требует к себе губернатор. Выйдя в отставку, несносный Паскаль вернулся во Францию. Пока никто не выражает сожалений по этому поводу, так как его нельзя сравнить с теми, кто придет ему на смену, и последствия энергичной, можно сказать, даже деспотичной политики Паскаля еще не обнаружились. Несмотря на то, что со мной он обошелся не лучшим образом, я вынужден признать, что в Джибути продолжает ощущаться его влияние. Это был человек умный и деятельный, не боявшийся ответственности.

Его непосредственный преемник не принадлежит к числу колониальных чиновников; когда-то он служил префектом. Новый губернатор склонен оказывать милости всем, кто ранее пришелся не ко двору, и мне предстоит извлечь пользу из так называемого закона о компенсациях.

Невысокий аккуратный человек. Белая бородка, пенсне, любезная улыбка и подчеркнуто изысканные манеры, присущие высокопоставленным чиновникам и дипломатам, вежливость которых не более чем светская маска; сдержанный голос; речь, лишенная категоричности, уснащенная оборотами типа: «может быть», «я склонен думать, что…» и т. п.