В связи с этим он понял, что очень важно успокоить затерроризированных англичанами арабских накуд, показав им, что прорвать пресловутую блокаду, в сущности, не очень сложно. Он вполне сочувственно отнесся к моему предложению попытаться установить нечто вроде регулярного сообщения между Джибути и аравийским побережьем с целью перевозки пассажиров и грузов. Разумеется, я предлагал это сделать на свой страх и риск, используя собственный парусник. Единственное, чего я просил, так это предоставления мне возможности беспрепятственно вывозить товары, экспорт которых англичане требовали запретить, таких, как нефть, мука, пряжа, сахар и т. д. — словом, всего того, что они сами без всякой конкуренции поставляли в Аравию на маленьких пароходах «Коваджи», принадлежащих располагающейся в Адене компании, в которой ведущую роль играли огнепоклонники, то есть прислужники английских властей.

Таможне были даны указания закрывать глаза на парусники и при отплытии выдавать мне патенты до Асэба, свидетельствующие о том, что я плыву без груза. А уж как сделать так, чтобы англичане ничего не заметили, целиком зависело от меня.

Какими бы незначительными ни были мои перевозки, но они способствовали снижению цен на продукты в Аравии, и пароходы компании «Коваджи» перестали быть золотыми галионами, какими они когда-то являлись. Многие арабы, ободренные моими успехами, последовали за мной на своих заруках, и очень быстро установилось интенсивное сообщение. В ответ на жалобы англичан губернатор отвечал, что блокада аравийского побережья не входит в круг его интересов.

Это был тот критический момент, когда Йемен окончательно изгнал турок со своей территории.

Англичане особенно дорожили своим положением единственных «помощников» этой страны и, организовав что-то вроде блокады нашей колонии, безжалостно пускали ко дну любой парусник, плывущий из Джибути или туда направляющийся. С десяток арабских фелюг, не имевших английского флага (он выдавался в Адене, когда суда заходили в этот порт, чтобы пополнить запасы продовольствия или сделать покупки), были потоплены со всем их имуществом.

Вот уже полгода я выполняю роль курьера между Джибути и аравийским побережьем. Благодаря этому арабские кули, уверенные в том, что смогут вернуться домой, когда захотят, больше не покидают нашу небольшую колонию, ведь она не станет для них страной изгнания. Восемь раз мне встречались в море различные военные суда англичан, обеспечивающие блокаду йеменского побережья.

Благодаря Салиму Монти, которого я держу в страхе, ибо он знает, что компрометирующие документы находятся у меня в руках, я оставляю с носом корабли Его Величества, где бы меня ни застигли — от Перима до Гвардафуя и в самых отдаленных уголках Красного моря.

Как правило, сведения, передаваемые Салимом, точны, но поступают они с опозданием на сутки. Поэтому Адмиралтейство машет кулаками уже после драки.

Адмирал, командующий военно-морскими силами Адена, в ответ на чуть иронические вопросы относительно неудачи осуществляемого им крейсерства как-то сказал:

— А вы что думали! Это все равно что ловить мышь с помощью дубины. Вы мажете, крушите мебель, прибиваете кота, а мышь ускользает целехонька и невредима.

Салим весьма изворотлив. Он выступает в роли процентщика, выдавая векселя на предъявителя арабским купцам. Чаще всего речь идет о внушительных караванах рабов.

Правда, время от времени, чтобы поддержать добрые отношения с «Интеллидженс сервис» и не лишиться извлекаемых из этого выгод, он доносит на своего клиента.

Вполне понятно, какое раздражение испытывает британский лев по отношению ко мне, этой французской мошке, которая пробавляется за его счет. Впрочем, это забавное состязание едва не кончилось печально для шалуна под парусом, осмеливающегося без зазрения совести дразнить почтенные пароходы Его Величества. Но за шалунами ведь тоже присматривает Бог!

К счастью, мое судно всегда замечали уже после завершения плавания, то есть когда я успевал высадить пассажиров и выгрузить товары. И я снова налегке, с чистым патентом, готовый отбыть в Асэб; и придраться не к чему.

Именно в то время Йемен воспылал к нам чувствами, и если бы губернатор Симони остался в должности, эта страна обратилась бы к администрации с просьбой позволить стать нашим протекторатом. Но господин Симони подал в отставку, по-видимому, впав в уныние. Печально, что такие достойные люди не могут долго продержаться в нашей колониальной администрации, хотя бескорыстное отношение к делу столь бесценно в далеких странах, недоступных для действенного контроля.

После того как он уехал, чиновник, временно исполняющий обязанности губернатора, счел своим долгом встать на противоположные позиции и, оказывая содействие англичанам, положить конец конкуренции, из-за которой компания «Коваджи» теряла тысячи фунтов стерлингов.

Экспорт был запрещен, а таможня получила приказ проявлять бдительность.

После неудачной попытки добиться у новоиспеченного губернатора разрешения вывозить товары, как и раньше, я понял, что невозможно растолковать ситуацию этому человеку, абсолютно чуждому энергичной политики, пример которой подает английское правительство. Правда, чиновники там принимаются на службу после самого тщательного отбора и получают соответствующее жалованье за ту работу, которой от них ждут. У нас же дела, увы, не всегда обстоят именно так…

И я принял тогда решение действовать в обход его, продолжая политику губернатора Симони и не обращая внимания на запреты, в которых я видел только одно — «страх перед англичанами», эту извечную манию всех наших правителей.

Во все времена французы отважно вступали в схватку с давним своим противником, и во все времена наши дипломаты при всех режимах бросали их на произвол судьбы, и они гибли в памятных баталиях, сражаясь один против десяти. Вот почему Англия является сегодня если не непобедимой, то, по крайней мере, непобежденной державой…

Я быстро заключаю сделку, по условиям которой должен отвезти в Дубаб, на счет Салима Монти, нефть, сахар и муку. Монти отдает мне товар в самом Джибути, и я доставляю его из города на судно в обход таможни. Я забираю двадцать пассажиров, возвращающихся в Аравию, получив по девятнадцать рупий с человека. Они поднимаются ко мне на борт за пределами рейда, уже после моего официального отплытия, поскольку их имена не фигурируют в патенте.

За эти дни я перетащил свои бочки с нефтью и другие товары на склад, расположенный неподалеку от берега, и нанял двадцать кули, представителей племени бедани [60] . Они погрузят все это на судно в условленный час. Согласно существующим правилам, по окончании досмотра судна и прочей чепухи на заходе солнца я поднимаю парус, а потом уже ночью возвращаюсь назад, бросив якорь напротив склада, в двух милях от берега, на подступах к прибрежному рифу.

Молодой месяц скоро спрячется. Мы спускаем на воду две хури и, преодолев риф, затопленный приливом, причаливаем к пустынному пляжу, отделенному от города протянувшейся на пятьсот метров полосой кустарника. Кули располагаются кто где вокруг склада, присев на корточки.

Они разделяются на две команды, одна перетаскивает ящики из склада на пляж, вторая, не столь многочисленная, грузит их на лодки, курсирующие между пляжем и фелюгой.

Кули, как тени, молча идут цепочкой в темноте, сгорбившись под тяжестью ноши, и время от времени раздается глухой стук, когда кто-нибудь выпускает ящик из рук. Я стою в отдалении, наблюдая за ходом операции, готовый подать сигнал в случае внезапного появления патруля. Со мной Абди и Али Омар. Мы прячемся в кустах; нас увидеть нельзя, зато мы все видим прекрасно.

Вдруг Али Омар хватает мою руку и шепчет, обжигая меня своим дыханием: «Аскер!» В пятнадцати метрах от нас я замечаю человека в феске, типичной для таможенника. Он осторожно крадется к тому месту, откуда кули перетаскивают мой груз. Я встаю во весь рост и уверенным голосом окликаю гостя: «Кто там?» — и, неожиданно выскочив из кустов, мы окружаем растерявшегося аскера.